У. Черчилль в своих мемуарах писал, что Сталин в одной из бесед с ним сказал: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнётся, но я думал, что мне удастся выиграть ещё месяцев шесть или около того».
Ошибку допустил Сталин при определении предполагаемого главного удара агрессора в будущей войне. Еще маршал Б.Н. Шапошников в бытность начальником Генерального штаба (в 1940 г. его сменил генерал армии К.А. Мерецков) сделал вывод, что Германия будет наносить главный удар на смоленско-московском направлении. У Сталина было другое мнение. Он был убеждён, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной, Донецким бассейном, чтобы лишить нашу страну хлеба, угля, а затем и кавказской нефти. Сталин считал, что без этих ресурсов Гитлер не сможет вести длительную и большую войну. Указание Сталина было учтено в переработанном оперативном плане генерального штаба по отражению нападения агрессора. Поэтому наши главные силы были сосредоточены на Юго-Западном направлении за счет определённого ослабления западного направления. А как мы уже отмечали, гитлеровцы как раз и нанесли сильнейший удар группой армий «Центр» на западном направлении, где они достигли наибольшего успеха.
Надо сказать, что на ошибочные решения Сталина в определённой мере влияли как доклады тех или иных военачальников, так и данные нашей разведки. Так, например, начальник разведуправления генерал Ф.И. Голиков, имея абсолютно точные сведения о планах Германии, 23 марта 1941 г. доложил Сталину о трех вариантах ударов немецко-фашистских войск при нападении на нашу страну. Вариант № 3 определял три немецкие армейские группы, каждая из которых имела соответствующие направления: на Ленинград, Москву и Киев. Начало выступления, докладывал Голиков, ориентировочно 20 мая. Однако выводы генерал делал совершенно не вытекающие из разведданных: а) на СССР Германия нападёт после победы над Англией и заключения с ней почетного мира; б) слухи о неизбежности войны против СССР весной 1941 г. необходимо рассматривать как дезинформацию, исходящую от английской , а может быть, германской разведки.
Нарком госбезопасности Меркулов в начале апреля 1941 г. доложил Сталину, что «выступление Германии против Советского Союза решено окончательно и последует в скором времени. Оперативный план наступления предусматривает молниеносный удар на Украину и дальнейшее продвижение на восток»…
6 мая 1941 г. нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов направил Сталину записку, в которой докладывал, что по сообщению военно-морского атташе в Берлине Воронцова, со слов германского офицера в ставке Гитлера, последний готовит к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Однако выводы Кузнецов делал совершенно иные: «Полагаю , что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР».
Так высокопоставленные военачальники, зная мнение Сталина, желали поддакнуть ему, дать сведения, которые устраивают руководство. Сказывалась и созданная Сталиным обстановка страха, раболепства, угодничества перед вождём, что не позволяло говорить Сталину то, что не совпадало с его мнением.
До войны разведку вели Главное разведывательное управление Генерального штаба (ГРУ) и Иностранный отдел (ИНО) НКВД. В начале и середине 1930-х гг. они создали в Западной Европе и на Дальнем Востоке мощный агентурно-диверсионный аппарат, располагавший более чем 300 источниками информации.
Перед войной к Сталину стекался огромный поток самых противоречивых сведений. Разобраться ему в этом информационном хаосе было непросто. В книге И.А. Дамаскина «Сталин и разведка» перечислены сроки и даты предстоящего нападения, которые докладывались Сталину. Вот они: «Начало 1941 года, в марте 1941 г., 15 апреля. Конец апреля или начало мая. Весной 1941 г., когда русские ещё не смогут поджечь зелёный хлеб, 14 мая, 20 мая. К концу мая. В начале или к концу мая. 8 июня.14 июня.15 или 20 июня. Между 20 и 25 июня. В любое время (после 16 июня). Во второй половине июня. После победы над Англией или заключения с ней почетного мира». Объявленные сроки наступали, а война не начиналась. Ясно, что это подрывало доверие к разведке и её информации. В то же время разные сроки были не выдумкой разведчиков, а результатом получения этих сведений от информаторов , а также переноса срока нападения Гитлером. Когда майские и июньские даты начала вторжения не подтвердились, Сталин окончательно уверовал в то , что Германия не нападёт на СССР в 1941 году.
Следует сказать, что Сталин не доверял сведениям, идущим из англо- американских источников, ибо ещё недавно делегации Англии и Франции свели на нет усилия по созданию антигитлеровского блока. Премьер-министр Англии У. Черчилль в начале апреля 1941 г. отправил личное послание Сталину с предупреждением о нависшей германской угрозе. А ведь Черчилль в течение последних 25 лет был известен как последовательный противник коммунизма, закоренелый и бескомпромиссный враг советской власти. Советская сторона на это послание не ответила.
Советское руководство не знало, что гитлеровцы провели широкомасштабную операцию по дезинформации, имевшей целью скрыть подготовку нападения на СССР. Проводилась эта операция в два этапа. На первом этапе было усилено у общественности сложившееся впечатление о предстоящем вторжении в Англию. На втором этапе распространялось мнение, что сосредоточение немецких войск на востоке является отвлекающим маневром для маскировки последующих приготовлений к вторжению в Англию. Одновременно подчеркивалась верность Германии договору 1939 г. К сожалению, в эту дезинформацию поверили и Сталин, и разведчики, и дипломаты.
Вот что записал Геббельс в своем дневнике, который вёл всю войну, 25 мая 1941 г.: «Что касается России, то нам удалось организовать грандиозный поток ложных сообщений. Газетные «утки» не дают загранице возможность разобраться, где правда, а где ложь. Это та атмосфера, которая нам нужна». 15 июня он записал: «Наша игра полностью удалась».
Следует отметить, что накануне войны публикацией дезинформационных материалов занималась и Англия. Английское радио сообщало, что поход Германии против России является блефом. Английские агенты распространяли слухи о том, что СССР готовится нанести превентивный удар по Южной Польше. Германская печать всячески раздувала эти слухи.
Сталин, получая множество различной информации, должен был сам вылавливать сообщения разведки среди сотен других докладываемых ему бумаг, ибо никому не доверял, видимо, считая себя непогрешимым. Он был главным и единственным аналитиком. К сожалению, до войны ни в одной из советских разведывательных служб не было ни аналитического подразделения, ни органа, который мог бы на основе всех имеющихся данных представить Сталину глубоко обоснованное заключение с ответом на вопрос, начнется ли война и когда? Подобный орган был создан позднее, уже в ходе войны.
Информация о замыслах немцев доходила до Сталина и его окружения не только от разведок, она шла и из Коминтерна, из посольств и от сотрудников других советских учреждений за рубежом. Поэтому представляется, что не принять во внимание такого огромного потока сообщений нельзя было. Следовало практическими делами принимать меры по предотвращению возможного скорого нападения.
Еще о советской разведке. И НКВД, и военная разведка были слишком заняты получением политической информации и недостаточно занимались изучением данных собственно о самом вермахте, о его тактике. Наша разведка не имела доступа в «мозговой центр Третьего Рейха».
Бывший заместитель начальника разведки НКВД генерал Павел Судоплатов в книге «Разведка и Кремль» отмечал, что в полученных разведданных «отсутствовали оценки немецкого военного потенциала, танковых соединений и авиации, расположенных на нашей границе и способных прорвать линию обороны частей Красной Армии. Никто в службе госбезопасности серьёзно не изучил реальное соотношение сил на советско-германской границе. Вот почему сила гитлеровского удара во многом была неожиданной для наших военачальников».
Г.К. Жуков в своих воспоминаниях признавал, что «ни нарком, ни он как начальник Генштаба, ни его предшественники Б.Н. Шапошников, К.А. Мерецков. не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных ударов». Он же писал о том, что нападение Германии не было для советского руководства внезапным (таковым оно было для армии и народа). Для военных руководителей оказалось внезапностью невероятно многократное превосходство врага на решающих направлениях, масштабы сосредоточения его войск и сила его удара. «Это и есть то главное, что предопределило наши потери первого периода войны».
Серьезной ошибкой Сталина был отказ Тимошенко и Жукову вплоть до вечера 21 июня 1941 г. привести войска в полную боевую готовность и вывести их на боевые рубежи. Г.К. Жуков говорил: «Если бы войска приграничных округов были заранее приведены в боевую готовность, можно было нанести врагу в первые же дни войны более значительный урон, дольше задержать на западных оборонительных рубежах. Всё это позволило бы более организованно вводить в действие подходившие части из внутренних округов». К этим словам Жукова следует добавить мнение маршала Василевского, что в этом случае военные действия развернулись бы во многом по-другому. «Противник понёс бы такие потери, которые не позволили бы ему столь далеко продвинуться по нашей стране, как это имело место. Но отступить нам пришлось бы, так как немецко-фашистские войска всё же имели ряд серьёзных преимуществ…».
Главная причина серьёзных ошибок Сталина коренилась в его диктаторском единовластии. Решения, повлиявшие на дальнейший ход событий, принимались Сталиным единолично. Маршал Василевский отмечал, что в то время Сталин «был неоправданно самоуверен, упрям и не желал никого слушать. Он переоценил свои знания и способности руководить непосредственно ведением войны». По оценке Василевского, «в первые месяцы сказывалось недостаточность оперативно-стратегической подготовки Сталина. Он мало советовался тогда с работниками Генштаба, командующими фронтами. В то время решения, как правило, принимались им единолично и нередко не совсем удачные. У него проскальзывало стремление к фронтальным прямолинейным действиям советских войск. Лишь в сентябре 1942 г. Сталин стал постоянно опираться на коллективный опыт военачальников. И только после Курской битвы Сталин овладел новыми формами и методами военного дела». Г.К. Жуков, в свою очередь, отмечал, что у Сталина до Сталинградской битвы были ошибки. «Он их глубоко продумал и не только внутренне пережил, а стремился извлечь из них опыт и впредь не допускать».
Вместе с тем А.М. Василевский считал, что «неправильно объяснять неудачное начало войны исключительно ошибками Сталина». Г.К. Жуков, в свою очередь, отмечал, что «нельзя всё сводить к одному Сталину. С ним делит ответственность и его ближайшее окружение – Молотов, Маленков, Каганович и Ворошилов, не говоря уже о Берии, который был личностью, готовой выполнить всё, что угодно, когда угодно и как угодно». «Большинство окружавших Сталина людей поддерживали его в тех политических оценках, которые сложились у него перед войной, и, прежде всего, в его уверенности, что если мы не дадим себя спровоцировать, не совершим какого-либо ложного шага, то Гитлер не решится разорвать пакт и напасть на нас».
«Ошибки, допущенные руководством, – указывал Г.К. Жуков в своих мемуарах, – не снимают ответственности с военного командования всех степеней за оплошность, просчёты». Жуков самокритично анализировал причины допущенных ошибок, не снимая с себя ответственности как с бывшего начальника Генштаба. В частности, он писал: «В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И.В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно мобилизационным планом». То же Жуков писал и относительно доказательств Сталину о заблаговременном приведении армии в полную боевую готовность. И ещё одно признание Жукова: «Вспоминая предвоенный период, надо сказать, что, конечно, на нас, военных, лежит ответственность за то, что мы недостаточно настойчиво требовали принятия ряда необходимых на случай войны мер».
К ошибкам военных следует отнести ещё следующие моменты. Многие руководящие работники НКО и Генштаба готовились вести войну по старой схеме опыта Первой мировой войны. Ошибочно считалось, что большая война начнётся как и прежде – с приграничных сражений, а затем уже только вступят в сражение главные силы противника. А война началась сразу с наступления всех сухопутных и воздушных сил Германии.
Еще в 1940 г. было допущено ошибочное расположение войск прикрытия, которое не отвечало задаче отражения внезапного нападения врага. Глубокое эшелонирование наших войск привело к рассредоточению их на несколько сот километров. Вот в эту рыхлую группировку немцы ударили четырьмя танковыми клиньями. Но нашу армию не учили, как противостоять этим клиньям путем подрезания, отсекания под их основание. Ведь сил для этого у нас было достаточно. Научились уже позже.
В начальный период у советского командования не было ни сил, ни средств для ведения наступательных, особенно крупных, операций. Мы были вынуждены перейти к обороне на всем стратегическом фронте. Причём к стратегической обороне наши войска переходили в процессе вынужденного отхода. Действовать пришлось в невыгодных группировках, без глубокого построения обороны, особенно её костяка – противотанковой обороны, ибо недоставало сил и средств. Слабость наших зенитных средств ПВО и отсутствие должного авиационного прикрытия с воздуха из-за господства в нём противника значительно подрывало боевую устойчивость нашей армии.
Г.К. Жуков признавал, что не была полностью учтена особенность ведения современной войны в её начальный период. Не учитывалась возможность внезапного нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к нападению противника. Армию ориентировали на стремительное контрнаступление, победу « малой кровью», да ещё на чужой территории.
Опыт вермахта по применению на западе массированного использования танков и авиации не был достаточно изучен. А это оказало и психологическое воздействие на наших воинов. Многие в начальный период страдали «танкобоязнью», «самолётобоязнью», страхом окружения. В многочисленных «котлах», в которые попадали войска, личный состав впадал в панику.
В целом наши военачальники не научили свою армию воевать по- современному.
Первоначальные неудачи Красной Армии были связаны и с недостаточно профессиональной и моральной подготовленностью части ее командных кадров. Как отмечал маршал А.М. Василевский в своих мемуарах « Дело всей жизни», «они оказались неспособными в той сложившейся обстановке руководить по-новому, быстро овладеть искусством ведения современной войны, оставались в плену старых представлений. Не все сумели быстро перестроиться».
Уже первые дни войны показали, что значительная часть командного состава оказалась не на высоте своего положения. Вот некоторые примеры.
Обстановку в войсках Западного фронта в первый день войны характеризует следующая шифровка командования фронта (Павлов, Климовских), посланная утром 23 июня в войска: «Опыт первого дня войны показывает неорганизованность и беспечность многих командиров, в том числе больших начальников. Думать об обеспечении горючим, снарядами, патронами начинают только в то время, когда патроны уже на исходе, тогда как огромная масса машин занята эвакуацией семей начсостава, которых к тому же сопровождают красноармейцы, люди боевых расчетов. Раненых с поля боя не эвакуируют, отдых командирам и бойцам не организуют».
Секретарь Брестского обкома партии М.Н. Тупицын докладывал Сталину и секретарю ЦК компартии Белоруссии П.К. Пономаренко 25 июня: «С первых дней военных действий в частях 4-й армии началась паника. Застигнутые внезапным нападением командиры растерялись. Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная от майоров и полковников и кончая младшими командирами) и бойцов обращались в бегство. Опасно, что эта паника и дезертирство не прекращаются до последнего времени, а военное руководство не принимает решительных мер. Многие командиры и политработники вместо организации эвакуации в панике бежали из города, в первую очередь спасая свои семьи, а красноармейцы бежали в беспорядке».
При попадании в многочисленные «котлы окружения» часть командиров не умела искусно организовать сопротивление, зачастую командованию не удавалось твердо взять руководство в свои руки.
Такая безрадостная картина имела на то основания. Дело не только в шоке от первого удара. В результате репрессий 1937 года командный состав Красной Армии в течение года значительно сократился, а его верхушка была полностью ликвидирована. Термин «репрессии» не означает только расстрел, это и увольнение из армии и арест. Всего было репрессировано 37 тыс. человек в сухопутных войсках и 3 тыс. в ВМФ. Из 37 тыс. расстреляно было 3-4 тысячи, остальные либо уволены по политическим мотивам, либо арестованы, либо составили естественную убыль. 13 тыс. командиров было в армию возвращено после рассмотрения их жалоб.
На смену репрессированных пришли молодые командиры: из кадрового состава в результате повышения по службе, из военных училищ, из запаса (армия к началу войны резко возросла количественно). Маршал Мерецков в своей книге «На службе военной» писал, что «к концу 1940 г. наши командные кадры в большинстве своем были очень молодыми. Некоторые командиры в течение предыдущих двух-трёх лет прошли несколько служебных инстанций и командовали округами, соединениями, руководили штабами по нескольку месяцев. Они заменили начальников, выбывших из строя в 1937–1938 годах». На высоких командных должностях оказалось много людей с недостаточными знаниями и опытом. К лету 1941 г. 75% командиров Красной Армии и 70% политработников занимали должности менее одного года. Лишь некоторая часть из них участвовала в военных действиях в Испании, у озера Хасан, на р. Халхин-Гол, в финской компании. По сути дела абсолютное большинство командиров только осваивало свои новые обязанности, что, естественно, порою приводило к упущениям.
Маршал Василевский отмечал, что «был ряд дивизий, которыми командовали капитаны, потому что «все, кто выше, были поголовно арестованы». Люди, не имевшие опыта командования дивизиями, становились командующими армиями и военными округами.
Отсутствие достаточной подготовки и практического опыта, не говоря уже о боевом, у этой части командного состава отрицательно сказалось на их деятельности в первые дни войны; растерявшись, они не всегда принимали верные решения. Когда командиры частей и соединений оказались в положении без устойчивой связи с вышестоящим командованием, они были вынуждены действовать по своему разумению, как им казалось целесообразно, и довольно часто в ущерб тем, кто воевал по-соседству.
Не следует забывать, что репрессии создали в стране атмосферу страха, когда командиры стали бояться проявлять личную инициативу, принимать самостоятельные решения, пассивно ожидали указаний «сверху». Это особенно тяжело сказалось в первые недели и месяцы войны.
Г.К. Жуков в беседе с писателем К. Симоновым (она изложена в книге последнего «Глазами человека моего поколения») сказал: «Не будь 1937 года, не было бы и лета 1941 года , мы к лету 1941 года были бы, несомненно, сильнее во всех отношениях, в том числе и в чисто военном, и прежде всего потому, что в рядах командного состава нашей армии пошли бы на бой с фашизмом тысячи и тысячи преданных коммунизму и опытных в военном деле людей, которых изъял из армии 1937 год. И они, эти люди, составили бы к началу войны больше половины старшего и высшего командного состава армии».
Маршал А.М. Василевский в разговоре на данную тему с писателем К. Симоновым сказал кратко, но ёмко: «Без тридцать седьмого года, возможно, и не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решил начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошел…».
Фельдмаршал Кейтель вспоминал, что Гитлер, готовя нападение на СССР, учитывал , что «Сталин уничтожил в 1937 году весь первый эшелон высших начальников, а способных умов среди пришедших на их место нет».
Но очень скоро способные появились. На полководческие должности выдвинулись другие военачальники, пришедшие как на смену репрессированных, так и тех, которые не оправдали себя в начале войны. Среди неоправдавших были военачальники периода гражданской войны, такие, как, например, Ворошилов, Будённый, Кулик, Щаденко и другие, отставшие в своем профессиональном развитии от требований современной войны. Новой плеядой талантливых полководцев стали Жуков, Рокоссовский, Василевский, Конев, Мерецков, Черняховский, Ватутин, Малиновский, Говоров и другие. У этих полководцев Сталин сам много чему научился.
Итак, в предвоенные годы в сложнейшей международной обстановке в условиях нараставшей для Советского Союза угрозы войны Коммунистическая партия и Советское правительство провели огромную созидательную работу по созданию фундамента обороноспособности государства, без которого была бы немыслима победа над немецко-фашистскими захватчиками.
Гитлеровские войска, вторгнувшиеся в нашу страну 22 июня 1941 г., были уверены, что благодаря своим преимуществом перед Красной Армией они быстро дойдут до берегов Волги и до зимы вернутся в Германию победителями. Но неожиданно для себя встретили упорное сопротивление советских войск.
Начало войны для нашей страны было очень неудачным, она потеряла часть своей территории, её Вооружённые Силы понесли большие потери в личном составе, боевой технике и вооружении. Ни одна другая страна, ни одна другая армия после такого сокрушительного удара не смогла бы продолжать войну. Но в том-то и величие нашего народа, что он не сдался, не согнулся и не сломался. Отходя в глубь страны под напором превосходящих сил противника, Красная Армия наносила врагу чувствительные потери. До 30 сентября 1941 г. сухопутная армия вермахта на советско-германском фронте потеряла свыше 552 тыс. убитыми, ранеными и пропавшими без вести – 16,7% от первоначальной её численности. В воздушных боях было сбито 1603 и повреждено 1028 немецких самолётов. Такие потери в несколько раз превышали потери гитлеровцев во всех кампаниях в Европе 1939-1940 г.г.
Сопротивление Красной Армии перечеркнуло пунктуально рассчитанные по дням и часам оперативные планы и графики главного командования вермахта. Уже начальный период войны показал, что военная авантюра гитлеровцев обречена на провал. Вместо «блицкрига» Германия получит длительную и затяжную войну, к которой она не была готова. Не случайно Геббельс в те дни записал в своём дневнике, что в такой войне «империя ещё никогда не одерживала победы».
Гитлеровское политическое и военное руководство, рискнув напасть на Советский Союз, неимоверно переоценило свои силы и средства и недооценило потенциальные возможности экономики СССР и его способность в короткие сроки мобилизовать все людские резервы и материальные ресурсы на нужды войны, как недооценило и боеспособность Красной Армии.
Характерное признание сделал в своём дневнике генерал Гальдер 11 августа 1941 г.: «Колосс – Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения… был нами недооценён. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских».
Когда после войны союзники допрашивали бывшего командующего группы армий «Юг» фельдмаршала Рундштедта, то он прямо заявил: «Вскоре после начала наступления я понял, что всё, что написано про Россию, просто вздор».
Приобретённый советскими войсками в летних сражениях 1941 г. опыт учитывался в последующей борьбе с захватчиками. С накоплением опыта ведения войны ошибки и просчёты исправлялись, их становилось всё меньше и меньше. Как писал Г.К. Жуков, «мы учились в ходе войны и выучились и стали бить немцев, но это был длительный процесс».
Способность советского народа вынести неимоверные испытания ещё в первые месяцы войны давала надежду, что рано или поздно агрессор будет повержен. Так оно впоследствии и произошло, но к этому пришлось пройти долгий и кровавый путь.
Современным охотникам до русских земель, до наших полезных ископаемых, сырья, наших фабрик и заводов полезно помнить предупреждения, которые в своё время относительно России делали известные в прошлом немецкие военные деятели, которых Гитлер не послушался, хотя ценил и почитал их.
Прусский король и полководец Фридрих II, потерпевший в XVIII веке поражение от русских войск, предупреждал: «Всякая вражеская армия, которая осмелилась бы проникнуть в Россию и пройти дальше Смоленска, безусловно, нашла бы там, в степях, свою могилу».
Карл Клаузевиц, бывший полковник русской армии, вернувшийся в 1814 г. в Пруссию и написавший книгу «О войне», напутствовал: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т.е. оккупировать. Такая страна может быть побеждена лишь внутренней слабостью и действием раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического бытия можно лишь путём потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны».
Но помнить об уроках прошлого необходимо и нам самим, чтобы никогда в будущем, применительно к современным условиям, не могли повториться ошибки и упущения, допущенные советским руководством как накануне войны, так и в ходе её, особенно в начальный период. Как справедливо отмечал маршал Г.К. Жуков, «забвение, пренебрежение уроками истории граничит с глупостью и преступлением». Старая истина, что «осмысление прошлого позволяет извлечь полезные уроки для настоящего и будущего», никогда не устареет. И это прежде всего должно помнить современное политическое и военное российское руководство.
Материал подготовил полковник в отставке Артёмов Жорес Львович
кандидат исторических наук, доцент.